Барашек с площади Вогезов - Страница 27

К слову, я сполна оценила корсиканское гостеприимство: мадам Антон никогда не спрашивала ни почему я здесь оказалась, ни сколько времени пробуду. Позже я поняла, что она принимала меня не из-за денег. Ей не было нужды зазывать меня на деревенский ужин, который я предпочитала пропустить. И она ни слова не сказала, когда я сняла со стены в отведенной мне комнате распятого Христа и положила его в ящик. Я не могу заснуть в комнате с мертвым мужчиной на стене, тогда как люблю их живыми в постели. Сама комната была обклеена обоями с цветами каштана, и в ней стоял шкаф, двери которого украшали резные изображения сцен крестьянской жизни и портрет Девы Марии, нарисованный углем.

В конце первой недели мадам Антон оттолкнула мой чек с оскорбленным видом, что, видимо, означало: «Это не повод». Именно это и было по-корсикански: причины, которая заставила бы мадам Антон принимать меня, попросту нет. Ни интереса, ни повода – ничего. Мадам Антон считала, что меня привел к ней Господь Бог, что, собственно, она и говорила каждый раз, когда бросала мне полотенце, чтобы я вытерла посуду, или требовала, чтобы я прибралась немного: «Потому что вас сюда привел Бог». Мне нравилась такая манера видеть жизнь: поступать «по воле Иисуса» с тем, что есть, и с тем, кто есть.

И ни шагу в сторону. Что я слышу? Вы находите это глупым? Ну и идите себе куда подальше в этом случае.

Я была счастлива. Счастлива так, как еще никогда не была. Перешагнув сорокалетний рубеж, я жалела о потерянном времени, и на самом деле это не так глупо, как сожалеть о том же в восемьдесят четыре, хотя и в этом возрасте есть еще чем наслаждаться, и лучше в восемьдесят четыре, чем после смерти. Кстати, советую всем перестать насмехаться над так называемыми пожилыми людьми, которые часто бывают моложе нас.

Моя записная книжка-ежедневник так и лежала в чемодане: куда мне было идти? Чтобы видеть кого? Чтобы соответствовать какой необходимости? Здесь у меня была одна необходимость. Я вскакивала с постели в шесть утра, так как красота рассвета не будет ждать, пока я высплюсь, так же как и вечером не будет ждать закат солнца. Я наблюдала за феерией голубоватых и желто-красных тонов, окаймляющих горы, а вечером – за рыжим и красным. И я все время прислушивалась к себе. Легкая музыка другого человека во мне нравилась мне гораздо больше, чем моя собственная, привычная, в ритме бравурного галопа, и под настроение я позволяла убаюкивать себя различным нюансам моей радости либо же меланхоличными мечтаниями. Корсика – суровый край, и гнев здесь кажется излишним. Крайние проявления нрава свойственны только природе: если дожди, так проливные, ветер обязательно с сильными порывами, палящее солнце и тяжелое синее небо. Добавить сюда все краткие новости от мадам Антон, которые казались более впечатляющими, чем новости по телевизионным каналам о взятии заложников. Она сообщала об обрушении дорог, о рвах, переполненных водой, о несчастных случаях на охоте и о забитых животных. Здесь я была бесконечно далека от стерильных условий жизни вырожденцев, работающих в офисах, для входа-выхода из которых требовались магнитные карты. Мир – это совсем не то, о чем вы думаете.

Мой капризный мобильник жил в моей комнате собственной, независимой от меня жизнью. Он чаще искал сеть, чем находил ее. Все самое важное из другого мира я узнавала по обрывкам присланных мне сообщений. Эрик Жуффа кидал в глубину бездны, как всегда, отчаянные послания, смысл которых сводился к тому, что он сделал свой жизненный выбор и поздно что-либо менять. Миссис Барт сигнализировала мне, что миска из магазина для собаки мадам Ревон прибыла (я все-таки заказала этот нужный аксессуар). Мадам Ревон сообщала, что Селестин чувствует себя хорошо, но почему она решила дать собаке такую кличку? Со дня на день я надеялась узнать результаты голосования по поводу саженцев самшита, и это меня действительно волновало. Потому что, вернувшись из рая, лучше отправиться в чистилище, чем сразу попасть в зоопарк (не отрицая, конечно, возможности счастья в зоопарке). Что же до моих друзей, все они были в порядке, они вели беспокойную жизнь и жаждали поскорее увидеть меня, чтобы рассказать о своих забавах, а я в ответ писала им эсэмэски, уверяя, что скоро вернусь, хотя это было, скорее, неправдой. Я отвечала им потому, что с моей стороны было бы не вежливо не ответить. Если у меня появится барашек, вряд ли я буду нуждаться в их присутствии.

Мне долго казалось, что «в деревне», как здесь говорят, я живу одна (не считая мадам Антон и членов ее семьи). Конечно, я слышала, как открывались и закрывались ставни, как заводились автомобили, из-за опущенных жалюзи днем доносились голоса, но за целую неделю я не столкнулась ни с одним двуногим существом не важно какого пола. Но я не страдала от этого. У меня не было горячего желания спуститься в город, зато было желание наблюдать за полетом коршуна – местного хищника – или за тем, как распускается цветок асфодели, и здесь надо обязательно сказать, что после книги «Фауна маки» я погрузилась во «Флору маки». Сын-таксист мадам Антон, чьего имени я не назову из уважения к его частной жизни, иногда отвозил меня в Аяччо – короткие поездки, – когда он сам туда выбирался, например, в День Господа или по просьбе той или иной семьи, и тогда я украдкой рассматривала лица пассажиров.

По сути, в жизни мне надо мало вещей; одни только капризы. Но пользоваться этими вещами, в моих глазах, и есть верный признак отличия человека от животного. Поэтому я попросила моего нового друга привезти мне кое-что, что я так неосмотрительно забыла прихватить из Парижа: тюбик зубной пасты с вербеной (длительный массаж десен помогает мне восстановить равновесие после приема пищи), лечебные носки из бумазеи, розовые мягкие туфельки, флакон духов «Мания» от «Армани» для мужчин (аромат которых напоминает скорее козлиный запах, чем мужской, а впрочем, это почти одно и то же). Еще мне была нужна губная помада № 343 «Диор-наркотик», потому что розовый цвет № 343 не испугает мадам Антон и не нарушит гармонию окружающей природы.