Барашек с площади Вогезов - Страница 11

А я? Я бы охотно совершила обмен с мадам Ревон, так как не считаю свою душу сросшейся с этими шикарными стенами, как полагают некоторые. Для меня это невозможно по другой причине. Я не могу представить моего милого барашка, трюхающего по широким мраморным ступеням на третий этаж. Для него это будет весьма травматично. Мне-то плевать, я бы запросто поднялась, у меня есть силы. Когда я действительно хочу чего-то, когда мне надо бороться за что-то важное, я могу поспорить с Геркулесом. Я становлюсь сильнее и физически, и морально. Сила пугает людей, если они видят, что вы, пусть даже бессознательно, используете ее для чего-то плохого. Но нет. Моя сила служит исключительно добру, чему-то вроде моего прелестного кудрявого барашка. Конечно, мне случается изо всех сил противостоять, чтобы одолеть коллективный заговор, дурацкие привычки, узость мысли… я не знаю, что еще. Но я же не рычу и не размахиваю кулаками! Позже мои соседи будут благодарны мне за то, что у них появилась возможность слушать мелодичное блеяние в центре Парижа и лицезреть прекрасное животное, щиплющее травку под окном. А я буду шептать им дружественные слова: «Какого черта, мадам Ревон! Что вы насыпали в вашу чахлую герань, что теперь она спускается вниз таким пышным каскадом?» Я это обожаю – сыпать комплиментами. А что касается герани мадам Ревон… Конфликтная ситуация, связанная с барашком, удерживает меня от того, чтобы ранним утром выразить свое искреннее восхищение этим цветочным чудом, которое очаровывает меня каждый раз, когда я по утрам растворяю мои ставни. Вы, вероятно, и сами замечали, что сердце, лишенное возможности выразить людям все, что в нем накопилось, начинает стучать с перебоями. Просто тахикардия какая-то случается. А ведь ни о какой ненависти тут и речи не идет, я лично далека от того, чтобы сердиться на своих соседей. Но уж очень трудно защитить свой бифштекс, если не показать клыки (это немного похоже на то, что делает бемоль в партитуре). И мысль о барашке я никогда не отброшу. Пусть мое желание безрассудно, как любовь, я осуществлю его со всей присущей мне смелостью.

Как же меня достали все эти собрания с их глупостями, на которых я почти засыпаю, поскольку они частенько заканчиваются далеко за полночь! Раздавленная отчаянием, чувствуя себя рыбой, оглушенной торговцем, я растягиваюсь после них на диване и перечитываю Сенеку или раби Нахмана. Последнего я знаю наизусть: «Человеческая жизнь похожа на узкий мост; самое главное – не бояться», «Быть унылым – запрещено», и т. д. Прелесть, да? По моему мнению, единственный способ избежать душевной боли – это возвыситься с помощью ума. Не возвышаться над другими, но держаться вровень, рука об руку с теми немногими, кого ты выбираешь сам.

Читая умные книги, я пришла выводу, что, когда ты потерял самого себя, люди тебя найдут. Человеческое тепло возрождает, это, можно сказать, биохимический феномен. А холод – убивает. Лишенная тепла, я буду ползать до тех пор, пока не сдохну, как наказанный Богом в Книге Бытия змей. Быть холодным, высокомерным, отстраненным – это высшей пробы глупость, и я убеждена в том, что важна только любовь, а сколько будет любимых – два или пятьдесят два, – да какая разница, чем больше, тем лучше. У меня уже не двое, и надеюсь, скоро станет пятьдесят два. Я соберу их всех и организую праздник с мешуи, зажаренным целиком барашком по-мароккански.

Шучу, конечно. Потому что даже о праздниках надо договариваться.

Образно выражаясь, в меню собраний собственников нашего дома более 75 процентов блюд из баранины. А основное блюдо – страх. Это блюдо никто не заказывает, но так получается, что только его и едят. Воображение моих соседей разыгрывается не на шутку. Какой ужас – БАРАН. Во-первых, не баран, а барашек, а во-вторых, что в нем ужасного? Какашки? Так его шарики высыхают за две минуты, и я уже сто раз обещала тщательно их собирать. Это, кстати, не так обременительно, как при диарее у собак.

Еще была выдвинута идея, что копытца барашка попортят булыжное покрытие двора. Что покрытие придется без конца ремонтировать, что барашек будет вырывать траву и выдалбливать булыжники… Боже мой, какое трагическое восприятие действительности! Я бы посоветовала им написать научно-фантастический сценарий, перечислив в нем причины, с чего бы это одно-единственное парнокопытное нанесет такой урон нашему двору. Сотни ремесленников в башмаках на деревянных подошвах, десятки лошадей, тянущих кареты, многотонные автомобили не смогли за четыре века разрушить булыжное покрытие, а мой смелый барашек топнет ножкой, и сразу все посыплется. Ну не бред? Этот мой аргумент никого не убедил. «Нужно быть осторожней с газом», – вдруг сказала проснувшаяся мадам Ревон. С каким газом? Я очень осторожный человек, а кроме того, у меня нет газа. Я дорожу своей жизнью и жизнью моих соседей, даже самых неприятных из них. У кого-то еще есть вопросы?

Когда я права, мадам Жуффа молча рассматривает красную подошву своих туфель на каблуках, похожих на ледорубы, а ее ресницы, отягощенные тушью, опущены, как грустные щетки. Глядя на нее, я едва удерживаюсь от высказывания: «Не знаю, угрожает ли булыжникам разрушение от копытец барашка, но „лабутены” мадам запросто могут превратить наш двор в изгаженную лужайку для пикника». Ненавижу каблуки-шпильки, но придется молчать, потому что я спала с ее образцовым мужем. Мадам Жуффа, чье имя я отказываюсь произносить лишний раз, после того как Эрик буквально затер его своим языком, ничего не понимает о своем муже: он любит сабо, а не садо-мазо. Мой нрав пейзанки его успокаивал.