Мой друг кюре ответил на приглашение так: он знает, что Христос был обрезан, и это христианское событие католики праздновали 1 января до 1974 года. Только необразованные люди кривятся, называя этот обычай варварским. Оставалось найти исполняющего обрезание специалиста, моэля, и тогда, возможно, все успокоятся.
Возвращаясь к себе, я столкнулась с миссис Барт, которая «хотела поговорить» со мной. Я ответила, что не собираюсь разговаривать с соглашателями. Сделав гримасу, она сказала:
– Но это не то, о чем вы думаете… я хочу объяснить вам, почему месье Жуффа… это сложно…
У нее был несчастный вид, а я ненавижу несчастных людей, которые по поводу и без повода говорят «это сложно». К тому же я опасалась ее признаний в том, о чем можно было и так догадаться.
Повысив голос, я ответила, что для простых людей в таких делах нет ничего сложного и что если ей приходится делать «сложные вещи», это ее личная ошибка, ни моя, ни месье Жуффа, ни Фанни Ардан, потом, сбавив обороты, все-таки пригласила ее зайти как-нибудь. Она ничего не поняла, но мне было плевать.
Потом ко мне с лаем подбежал Селестин, за которым ковыляла мадам Ревон, приговаривая:
– Эта собака сведет меня с ума!
Я крикнула ей издали:
– Это хороший знак, мадам Ревон! Если налицо безумие, значит, есть надежда, что еще не все закончилось!
После этого я заперлась у себя и закрыла ставни: мне требовалось действовать.
Туа с удовольствием поглощал корм, который я ему покупала, поглощал с не меньшим энтузиазмом, чем пил молоко из соски (как и мы с вами, Туа – млекопитающее). Но все-таки у меня было некоторое разочарование по поводу снабжения нашего города сельскохозяйственной продукцией: напрасно я искала на рынках листья свеклы, а если верить Лорансу Перну, моему барашку они должны были особенно нравиться. Хуже того, гуляя по отделу огородных культур рынка, я поняла, что там не продают свежую свеклу, пригодную к употреблению в пищу; как сказал продавец, ее требовалось варить примерно девятнадцать часов в кипящей воде. Что касается листьев, их никто никогда не видел, ни продавец, ни поставщики. Возле дома я купила что-то похожее на листья дрока у флориста, убедившего меня, что, раз свекла не растет в маки, значит, Туа больше привык к цветам (я ввела флориста в курс дела). Ангел так же говорил мне, что барашку необходимы древесные волокна, чтобы у него росли хорошие зубы, и эту проблему тоже надо было решить.
Наши первые совместные сорок восемь часов с Туа были наполнены только лаской и нежностью. Признаюсь, я редко испытываю эмоции, вызывающие слезы на глазах, но теперь их было с избытком. Например, когда Туа доверчиво засыпал в моих руках или на кровати, где устраивалась и я. Иногда он неожиданно вскакивал, и его маленькие копытца разрывали подушки. Это было очаровательно!
Когда я начала хлопотать в связи с обрезанием, возникли проблемы.
– Как и что происходит при обрезании? – спросила я ветеринара.
Молчание.
Повторяю вопрос.
– А-ха-ха! Этого вообще не происходит и произойти не может! – ответил он на мою настойчивость.
Было очевидно, он подумал, что я шучу, и пришлось подробно обрисовать ему ситуацию. Экологические пастбища в городе, сказала я, вошли в моду, и я подозреваю, что было бы непрактичным не иметь такое пастбище в Париже. Пока мой Туа один, но, возможно, у меня появятся последователи. Обрезание помогло бы решить многие вопросы. Я серьезно отношусь к этому, и хотя не придерживаюсь какой-то конкретной религии, считаю, что обрезание это все же не колдовство, а потому допустимо.
Он повесил трубку, и я обзвонила множество других ветеринаров, даже евреев (ни одного мусульманина среди ветеринаров не оказалось, и я не представляю, как они заботятся о своих домашних животных), – все безуспешно. «Я этого никогда не делал!» – вот что я слышала. «Продолжайте делать прививки котам, это должно быть очень захватывающе!» – сухо предложила я последнему, потеряв терпение.
Потом я решила связаться с раввинами, чтобы узнать у них адрес моэля; также я спрашивала, не могут ли они сами произвести эту операцию. Подлинной правды я им сразу не раскрывала, но, уяснив идею моего проекта, все они показали себя насмешниками, и даже хуже того – прикинулись оскорбленными, а самые лояльные говорили, что не могут терять время «на такую ерунду».
Наконец я добралась до замечательного человека, который к тому же оказался психиатром. Он отнесся ко мне с большим терпением и говорил со мной больше часа. Он сказал, что барашек, будучи животным библейским, к тому же близким Богу, как никакое другое животное, может быть освобожден от ритуала, которым я, вероятно, хотела исправить несовершенство природы. Его слова звучали так убедительно, что, убаюканная ими, я решила отказаться от задуманного. А как же праздник? Ничего страшного, можно компенсировать его празднованием бар-мицвы через шесть месяцев, когда мой барашек достигнет возраста, соответствующего тринадцати человеческим годам. Бар-мицва символизирует надежду на полноценную жизнь, и это меня вдохновляло. Сама жизнь – отвратительна, и я о ней стараюсь не думать.
Я вспомнила об одном замечательном раввине, желая его пригласить, но он оказался очень занят. Что ж, понимаю. Он, кстати, не ответил на мое приглашение в группу «В поддержку парижского барашка», и это я тоже поняла. Без сомнения, он не может афишировать себя как сторонника одного животного в ущерб другим, когда все они принадлежат к одной и той же семье Творца.
Шесть месяцев – это долго, и праздник я устроила раньше, и он, несомненно, удался, даже несмотря на то, что Туа изжевал большую голубую ленту, которую я ему повязала вокруг шеи, а потом быстро переместился из гостиной в ванную комнату, которую некоторые из моих гостей сочли подходяще темной.