Барашек с площади Вогезов - Страница 3


К оглавлению

3

Но ближе к делу. Когда для себя я обрисовала в общих чертах возможный судебный процесс, я решила сделать все, чтобы они лучше поняли: в свое жилище благодаря барашку я привнесла чувства, а чувство – это процесс обучения, приносящий свои плоды. И если есть профсоюз собственников всей Франции, то пусть покажут мне положение, запрещающее держать в доме барашка или любое другое животное, кроме хомячков, кошек и собак. Я хорошо осведомлена: запретить держать животных можно только тем, кто арендует меблированную квартиру. На другие типы жилья запрет не распространяется, даже если речь идет о стадном животном. Есть, правда, исключение – собаки «первой категории», то есть агрессивные. Но у меня собаки нет. А что касается стадных животных, то их содержание, конечно, не облегчает жизнь собственника. Более того, на нем лежит ответственность в случае ущерба для соседей, и я горячо поддерживаю это и аплодирую. Рукоплещу. Но кому и как может навредить мой барашек? Мой барашек вовсе не собирается тайком влететь в чье-то окно, чтобы убить спящих детишек, как муха цепе. Он не может забраться к кому-то, чтобы поточить когти об кожаный диван. И он уж точно не вцепится кому-то в горло, когда я выхожу с ним прогуляться на площадь Вогезов.

Скромного квадрата зеленой травы перед застекленным балконом моей квартиры в левом крыле здания вполне будет достаточно, чтобы удовлетворить все его нужды. Несколько лет назад я облюбовала первый этаж, несомненно, ведомая судьбой. Тогда я еще не пришла к мысли завести барашка, но я оценила запах влажной земли и бархатистое прикосновение капель дождя, когда подставишь ладонь. Мне было приятно видеть траву перед глазами, и это, скажу я вам, совсем иное, чем вид с самолета на небоскребы. (Странная привычка современного человека – любоваться урбанистическими уродцами.)

Впрочем, что касается лужайки в самом центре нашего общего квадратного двора, насчет нее я подумываю поторговаться. Позже. Так как живу я на первом этаже, мне кажется, я имею на нее больше прав.

Представить, как я однажды вступлю в открытый диалог с целой ордой врагов (семь собственников), не грешит ли это оптимизмом, спросите вы. Отвечаю: разумеется, нет. А пока я с умным видом сообщила месье Симону, который живет на втором этаже, о том, что мой барашек, источник «вреда и волнений», как они все выражаются, позволит экономить на садовнике. Он вяло кивнул, а я сказала, что присутствие барашка поспособствует сведению к нулю шумового загрязнения, связанного с проклятыми машинками для стрижки газона, ведь даже люксовым моделям не хватает тихого звука современных пылесосов. Он снова вяло кивнул. Тогда я рискнула сказать, что будет решена проблема загрязнения воздуха микрочастицами выхлопных газов газонокосилки. А что касается натурального помета в виде маленьких шариков (очень маленьких, в отличие от конских «яблок»), то следует обратить внимание на слово «натуральный». Ведь это сейчас так модно! Я буду высушивать какашечки своего барашка, чтобы довести их до состояния, не способного вызвать отторжение даже у последнего кретина. Удобренные высушенными какашечками наши общие розы совершенно бесплатно могут достичь поистине тропических размеров, потому что естественное удобрение барашков «имеет в три раза большую пользу, чем фермерский навоз». Здесь я цитирую источник, не требующий проверки. Это будет целый экологический комплекс, включающий в себя пастбище, стрижку и навоз. Экологический комплекс – да это просто тренд! Это именно то, что безуспешно пытаются внедрить некоторые муниципалитеты нашего города. Париж плетется в хвосте, а я восстанавливаю экологию.

Я все это говорила не только месье Симону и его супруге, и если месье Симон вяло кивал, то другие начинали рьяно возражать, но у меня на все есть ответ. Как-то во время одной случайно возникшей ссоры после долгих препирательств мне стали пенять за шум. Ах, шум! Позвольте тогда мне кое-что сказать о шуме! Вообще не понимаю, как люди, которые не умеют слушать и не хотят ничего слышать, могут говорить о шуме?


Тишина… Мне трудно находиться в тишине, надо это признать. И тишина, конечно, бывает разная. Есть пронзительная тишина, то есть такая, при которой звуки не доступны восприятию даже чувствительной натуры. Звуки-то есть, но мы же не слышим стук зубов о вилку и не слышим полет души, устремившейся к небесам. К чему это я? К тому, что пронзительная тишина сродни звуку скоропостижной смерти. Говорят, тишина убивает, и я готова подписаться под этими словами. Вот почему, как только я прихожу домой, я тут же включаю радио, телевизор и ставлю айфон на бубнежку какого-нибудь текста – просто, чтобы жить, чтобы слышать, что я живу, чтобы быть в этом уверенной. А вот в тишине я сомневаюсь. Когда тихо-тихо, я даже щиплю себя. Но мои соседи… они упрекают меня в том, что я живу. Нет, подумать только! Еще до проблемы с блеяньем они жаловались на «громкий звук». «Выключи этот громкий звук!» – так на меня однажды орала Наташа Лебрас, толстуха, живущая по ту сторону двора. Я ей возразила, что громкость каждый выбирает по собственному усмотрению, и меня, например, шум успокаивает. И если уж разобраться, каждый образ жизни имеет свои недостатки. «Это ты намекаешь на проблему моего веса? Чем тебе мой вес помешал?» – сменила она пластинку, потрясая кошелкой, которая почему-то была в ее руках. Помешал. Наташа оперлась на перила своего балкона и закрыла собой весь проем с изумительным орнаментом, искажая перспективу, задуманную архитектором, другом друга Сюлли, в 1632 году. А ведь я покупала недвижимость с учетом этой перспективы и заплатила, в том числе и за удовольствие лицезреть ее (не Наташу), двадцать пять тысяч евро за квадратный метр. И что теперь получается? Что в доме, признанном историческим памятником, где даже запрещено вывешивать белье на балконе, я должна смотреть на это толстокожее животное? Про животное я, понятно, не сказала, а привела только аргумент с бельем, не желая унижать толстуху из-за архитектурных деталей, которые она заслоняла. Я даже польстила ей, сказав, что она, несомненно, прекрасный специалист в области искусства, хотя и сделала состояние на банковских операциях, и уж конечно, она должна знать не хуже меня общие для всех собственников правила. Несмотря на мое доброжелательное (и справедливое) замечание, она пришла в ярость и, прежде чем ретироваться, еще раз потрясла кошелкой, как копьем, заявив, что я невыносима. Пришлось сказать ей, что мы никогда и не договаривались жить вместе, так что и «выносить» меня нет нужды. Еще я добавила, что визуальная скученность хуже всего остального (красивая фраза, правда?), а что до так называемого шума, то она могла бы заткнуть себе уши воском – это гораздо проще, чем жить с повязкой на глазах (мне)!

3